Дом для счастливой семьи

Смотрю на старую фотографию. Папа, мама — молодые, красивые родители. Мама в шляпке, из-под которой видна короткая стрижка, в зимнем пальто, воротник — шалью, на ногах — белые ботики. Рядом — папа в каракулевой папахе, военная шинель, на ногах — белые с отворотами бурки.

Жили хорошо, спокойно, счастливо. У папы с мамой нас три дочки. Мама не работала, только папа — он был инженером-строителем. Помню, папа нес меня на руках, я очень красиво одета — на мне было пальто с крылышками, костюмчик, который я аккуратно вешала на стульчик и под него ставила ботиночки, на голове зеленый бантик.

Страшные 1937—1938 годы

Счастливое детство закончилось. Папа был из раскулаченной семьи, которая имела два больших деревянных дома на Урале, в Свердловске, где мы родились.У дедушки было девять детей. Все с раннего детства работали, потому и жили в достатке, имели лошадей, коров, словом, хозяйство.

Папу арестовали ночью, Мама, чтобы нас накормить, стала продавать нажитое. Не разобравшись, ее обвинили в спекуляции, дали три года тюрьмы. Нас, троих детей, выкинули на улицу. Мамочка рассказывала, что она чуть с ума не сошла. Позже с ней это случилось, лежала в больнице.

Мы побрели куда глаза глядят. Старшей сестре было восемь лет, средней — шесть, мне — четыре года. Хорошо помню, я все время плакала, звала маму. Мы шли по какой-то грязи, я сильно порезала ногу: на всю жизнь остались два шрама.

Детский дом

Через несколько дней мы оказались в дошкольном детдоме. Сперва одну сестру увезли учиться, а потом — другую, и я осталась совсем одна. Еще долго выбегала на дорогу, по которой сестер увозили, посадив с другими ребятами в грузовую машину, и плакала. Стала в детдоме привыкать к новой жизни. Воспитатели и директор очень хорошо с нами обращались, учили музыке, танцам. Рядом с детдомом протекала река, мы там купались. У директора был сын, и он утонул, его похоронили в скверике на территории детдома.

Я подросла, пора было с другими воспитанниками идти в школу, но задержались — уже шла война. Нас посадили в лодку, повезли на другой берег. Потом на пароходе по реке Каме прибыли в город Соликамск. Здесь я пошла в школу. Уже был голод, хлеб давали не каждый день, говорили, что все отправили на фронт. Мы понимали — на фронт. В школе получали по 50 г ржаного хлеба и на кусочке газеты одну чайную ложку сахарного песка. Моя первая учительница Зинаида Александровна сидела, смотрела на нас, и у нее текли слезы.

Строем нас водили в городскую баню, регулярно стригли наголо. Когда шли по городу, местные дети кричали нам: беспризорники! Баня была общая с женщинами, огромная, до — сих пор в ушах стоит гул от возгласов, шума воды, звука тазиков.

Бусы и госпиталь

И вот в это голодное военное время кто-то, не помню, кто, предложил мне купить бусы — простые граненые стекляшки розового цвета. И я согласилась отдавать за них каждый день кусочек черного хлеба. Боже, даже не знаю, как я прощалась с этим кусочком драгоценного хлеба! Всегда хотелось есть.

Не помню, сколько должна была отдать кусочков, но рассчиталась, не умерла.

В детдоме мы сами заготавливали дрова, таскали мокрые бревна, которые сплавляли по реке. В Соликамске было несколько госпиталей, часто ездили выступать перед ранеными — танцевали, пели.После выступлений раненые нас разбирали, один посадил меня на колено, гладил по стриженой голове и плакал. У него были где-то дети, а у меня папу к тому времени освободили и отправили на фронт. Когда научилась писать, начала посылать папе письма. Он писал, что скоро война кончится, приедет и заберет меня домой к маме и сестрам.

Дети с Украины

Да, забыла сказать, что когда мама через три года вышла из тюрьмы, то пошла жить на квартиру к солдатке и стала собирать нас из разных детдомов. Среднюю сестру привезла, поехала за старшей и по дороге услышала, что началась война. Решили оставить меня в детдоме, как-никак накормят — правильно.

В детдоме были и дети с Украины, прибыл целый состав в эвакуацию. Мы вместе росли, я научилась разговаривать по-украински. Когда закончилась война, наша воспитательница Клавдия Ивановна, с которой ездили выступать в госпиталях — красивая, с длинными толстыми косами, таких я больше не видела, уехала от нас с одним военным из госпиталя.

Вскоре за украинскими детьми пришел поезд. Нам бросали конфеты и кричали, кто хочет поехать на Украину, соглашайтесь. Такие были, у меня тоже мелькнула мысль, но я тут же себе сказала: «За мной приедет папа».

Снова вместе

И папочка приехал! Мы поехали домой к маме и сестрам и через долгие семь лет встретились. Я разговаривала по-украински, сестры смеялись надо мной, а я даже песенку детскую выучила на украинском языке. Пела ее внукам, теперь — правнукам.

Помню, папа с мамой идут под ручку, на маме — стального цвета крепдешиновое платье, красные туфельки со скрипом, видимо, приберегла. Папа — в гимнастерке, брюки галифе. И я сзади за ними шагаю — стриженая, в папиной пилотке с красной звездой, на шее — бусы, и мне 11 лет. Счастливые!

Но и послевоенные годы были голодными, ввели карточки. Бусы поменяла на хлеб — хотела накормить своих сестричек. Когда исполнилось лет четырнадцать, папа свозил меня на родину, где я родилась. Показал два больших деревянных дома, второй рядом с отцовским построил старший брат папы с семьей. Там жило много народу, словом, коммуналка.

Сейчас и следа не осталось — новостройки.

Поделиться ссылкой:

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *